Ох, уж эти москвичи!

Русская диаспора в Германии поделена как вертикально, так и горизонтально. Вертикально – на еврейских «беженцев» (в кавычках, потому что, по сути, беженец, привезший с собой контейнер добра и три раза в год посещающий страну исхода – абсурд, конечно), немцев-переселенцев, русских жен немецких мужей, контрактников, студентов и «азюлянтов»; есть, говорят, еще и нелегалы, но это зверь, встречающийся редко и туманного происхождения – слава богу, не в Америке живем! Горизонтальное же деление проходит по «землячествам»: из Средней России, с Украины, из Молдавии, из Сибири... Ну и, конечно, москвичи и питерцы. Это вполне особая статья.

   Сперва, из вежливости, о питерских. С легкой руки Ольги Бешенковской уже давно стало известно, что «у ленинградцев – фарфоровые ушки». Что это значит – бог ведает, но образ, надо признать, роскошный. Может быть, именно здесь стоит искать объяснение тому, что со своими приятелями из города на Неве я, общаясь с ними долгие годы, никак не могу перейти «на ты», и, даже делая добросовестную попытку с обеих сторон, все равно снова начинаем «выкать». Питерцы чинны, держатся несколько отчужденно и чрезвычайно хорошо воспитаны – в общем, изо всех сил отрабатывают стереотипный обобщенный образ. Не могу им ничего инкриминировать, как в целом, так и по персоналиям, кроме, разве что, незыблемой тайной уверенности в том, что они являют собой некую касту браминов – но что за беда, если сознание собственного превосходства не оборачивается открытым пренебрежением к остальным, не принадлежащим к избранным – а для такой явной демонстрации они, повторяю, слишком хорошо воспитаны.

   Другое дело – мои земляки. Это – поэма. Москвичи в эмиграции – это некий судия, облеченный высшими полномочиями. Легенду о том, что русская диаспора в Германии – это полный отстой и отбросы общества, создали именно москвичи. Спрашивается, чем состав эмиграции может так уж разительно отличаться в дурную сторону от населения метрополии, если это, в сущности, одни и те же люди? Нет ответа. «Ну что ты, это же все плебс, быдло, неинтеллигентные люди, то ли дело в Ма-а-аскве!.. (произносится нараспев)».

   Тут, конечно, срабатывает совковый стереотип о том, что, если в провинции и появится что-то приличное, оно немедленно будет забрано в столицу – а так ведь оно и было. Любой классный врач, талантливый писатель, крупный инженер не только стремились к тому, чтобы попасть в Москву, но прямо-таки рукой с неба забирались с места произрастания и перемещались в центр. Такое уродливое устройство общества, основанное на центростремительной силе, приводило к тому, что в провинции жизнь и впрямь становилась тусклой и скудной. Это не говоря о чисто материальных аспектах бытия. Древний анекдот: «Как же вы обеспечиваете снабжение в такой огромной стране?» – спросили советских руководителей наивные представители буржуазного Запада. «А никак, – ответствовали вожди, – мы свозим все в Москву, а уж оттуда они сами все развозят по местам». И развозили ведь. Чего это стоило – отдельный вопрос.

Ужасы, которые рассказывают сейчас «иногородние» друзья, достойны психотриллера: бессонные ночи в поезде, скитания по нашему неумеренно огромному городу с переметными сумами наперевес, многочасовые очереди, где ни поесть, ни попить, ни в туалет попасть, и – хамство аборигенов. «Понаехали тут!» – вот еще откуда пошел этот бессмертный девиз, обретший ныне в Москве столь жуткую актуальность. Цинизм, конечно, совершенно фантастический: можно подумать, люди из дальнего Подмосковья, из Саратова, из Калуги приезжали в Москву исключительно ради удовольствия прокатиться и с пакостной целью доставить неприятность коренным жителям. Как будто им на самом деле не нужны были ни еда, ни одежда, ни обувь, которых там, в провинции – днем с огнем... Не сказать, чтобы москвичам жизнеобеспечение доставалось слишком легко, но ведь, по крайней мере, хотя бы в пределах мегаполиса, хоть билет на поезд брать не надо: мы тут, у себя, в столице! И именно это иллюзорное преимущество формировало чудовищную спесь, которой заражены почти все мои земляки. А разве нет? Вы можете предложить иное объяснение?

   Сознавать это не слишком приятно, но эту спесь обитатели столицы нашей родины привезли с собой и охотно пускают в дело, относясь к рязанцам, харьковчанам и екатеринбуржцам в равной степени как к неким недочеловекам. Кто пустил в ход распространенную поговорку: «Мужчине можно все простить, кроме Харькова»? Да мы же, москвичи, уверяю вас! Кто цедит сквозь зубы: «Ну, вам-то, конечно, после вашей деревни, здесь живется неплохо!»? Опять же мы. Ну а результат, конечно, налицо: мои знакомые, недавно приехавшие в Мюнхен и поселившиеся в общежитии, старательно скрывали от окружающих свое столичное происхождение – быстро смекнули, что остальные, «провинциалы», отнесутся к ним настороженно и неприязненно, заранее ожидая подвоха. Предупреждали меня, когда я их навещала: «Не забудь, что мы из Одессы, а не из Москвы!». Дожили, называется.

   Самое смешное, что эта дурацкая, ни на чем реальном не основанная спесь самим же москвичам мешает жить в Германии и нормально адаптироваться. Ведь для них все – деревня. Мюнхен – деревня, Гамбург – деревня, Берлин – деревня, Кассель – вообще кладбище... Вы, например, в курсе, что в Мюнхене, к примеру, нет вообще никакой культурной жизни? Пустыня! Сотни ежедневных концертов, гастроли, выставки, один из лучших в Европе музеев – все это полное фуфло. «А вот в Ма-а-аскве...». Я, наверное, злая и вообще мерзавка, но у меня постоянно язык чешется сказать: «Эй, ребята, а чего здесь сидим-то? Мучаемся? Ведь не за колючей проволокой, с овчарками? Чемодан, вокзал, Москва!» Но нельзя же. Обижаются. А ведь эмиграция – это жизнь с нуля. С чистой страницы. И это – великолепная возможность избавиться от балласта. А самовлюбленность и спесь – такой тяжкий и ненужный багаж, от которого и избавиться бы не грех. Ну, или хотя бы попробовать... •

Ирина Стекол